Неточные совпадения
Кстати: Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным
лесом, о котором рассказывает Тасс
в своем «Освобожденном Иерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища
исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»
Дронов с утра
исчезал из дома на улицу, где он властно командовал группой ребятишек, ходил с ними купаться, водил их
в лес за грибами, посылал
в набеги на сады и огороды.
— Это вы, Ольга Сергевна? Сейчас, сейчас! — сказал он, схватил фуражку, тросточку, выбежал
в калитку, подал руку какой-то прекрасной женщине и
исчез с ней
в лесу,
в тени огромных елей…
Плетень, отделявший сад Райских от
леса, давно упал и
исчез. Деревья из сада смешались с ельником и кустами шиповника и жимолости, переплелись между собою и образовали глухое, дикое место,
в котором пряталась заброшенная, полуразвалившаяся беседка.
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены ужасом.
В народе, как всегда
в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь
в белом, блуждает по
лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на жилые места и
исчезает. От суеверного страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Тихо, хорошо. Наступил вечер:
лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями.
В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда
исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
В 1910 году, зимой, я вернулся
в Хабаровск и тотчас поехал на станцию Корфовскую, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около станции возник целый поселок,
в пригорьях Хехцира открыли ломки гранита, начались порубки
леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры
исчезли, появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…
На следующий день мы пошли дальше.
В горах были видны превосходные кедровые
леса, зато
в долине хвойные деревья постепенно
исчезали, а на смену им выступали широколиственные породы, любящие илистую почву и обилие влаги.
Но вот на востоке стала разгораться заря, и комета пропала. Ночные тени
в лесу исчезли; по всей земле разлился серовато-синий свет утра. И вдруг яркие солнечные лучи вырвались из-под горизонта и разом осветили все море.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке стояли лужи, трава была мокрая, с деревьев падали редкие крупные капли.
В лесу стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то
исчезли.
По мере приближения к Сихотэ-Алиню строевой
лес исчезает все больше и больше и на смену ему выступают
леса поделочного характера, и наконец
в самых истоках растет исключительно замшистая и жидкая ель, лиственница и пихта.
Леший сзади обнимает Мизгиря; Снегурочка вырывается и бежит по поляне. Леший оборачивается пнем. Мизгирь хочет бежать за Снегурочкой, между ним и ею встает из земли
лес.
В стороне показывается призрак Снегурочки, Мизгирь бежит к нему, призрак
исчезает, на месте его остается пень с двумя прилипшими, светящимися, как глаза, светляками.
Как реакция после напряженной деятельности, когда надо было выиграть время и заставить себя преодолеть усталость, чтобы дойти до
лесу, вдруг наступил покой и полный упадок сил. Теперь опасность миновала. Не хотелось ничего делать, ничего думать. Я безучастно смотрел, как перемигивались звезды на небе, как все новые и новые светила, словно алмазные огни, поднимались над горизонтом, а другие
исчезали в предрассветной мгле.
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле
исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья
в лесу и утесы на берегу моря.
Помада смотрит на дымящиеся тонким парочком верхушки сокольницкого бора и видит, как по вершинкам сосен ползет туманная пелена, и все она редеет, редеет и, наконец,
исчезает вовсе, оставляя во всей утренней красоте иглистую сосну, а из-за окраины
леса опять выходит уже настоящая Лиза, такая,
в самом деле, хорошая,
в белом платье с голубым поясом.
Село, церковь, ближний
лес — все
исчезло в снежной мгле, крутящейся
в воздухе; старинный головлевский сад могуче гудит.
Сначала облака
исчезнут и все затянутся безразличной черной пеленою; потом куда-то пропадет
лес и Нагловка; за нею утонет церковь, часовня, ближний крестьянский поселок, фруктовый сад, и только глаз, пристально следящий за процессом этих таинственных исчезновений, еще может различать стоящую
в нескольких саженях барскую усадьбу.
Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как
в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою
в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно
исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.
Лес вызывал у меня чувство душевного покоя и уюта;
в этом чувстве
исчезли все мои огорчения, забывалось неприятное, и
в то же время у меня росла особенная настороженность ощущений: слух и зрение становились острее, память — более чуткой, вместилище впечатлений — глубже.
Шли маленькие люди между больших деревьев и
в грозном шуме молний, шли они, и, качаясь, великаны-деревья скрипели и гудели сердитые песни, а молнии, летая над вершинами
леса, освещали его на минутку синим, холодным огнем и
исчезали так же быстро, как являлись, пугая людей.
Боясь заплутаться
в этом непроходимом
лесу, он снова пустился по тропинке, которая час от часу становилась незаметнее и наконец при выходе на большую поляну совсем
исчезла.
Как ни досадна была эта услужливость, от которой я потерял большую рыбу и прекрасно устроенную удочку, но делать нечего; я развернул другую большую удочку, насадил кучу глист и раковую шейку и закинул: через минуту наплавок
исчез, и я вытащил славного окуня, фунта
в два, у которого изо рта висела и другая, сейчас оторванная им длинная
леса и с наплавком.
Через полчаса я вижу, что вдруг наплавок
исчез,
лесу натянуло и тащит
в воду, даже удилище; я схватил его и выволок большого окуня: насадка была раковая.
Я имел случай много раз наблюдать его
в прозрачных водах: завидя добычу, крупный окунь прямо бросается к ней, сначала быстро, но чем ближе, тем медленнее; приближаясь, разевает рот и, почти коснувшись губами куска, вдруг останавливается неподвижно и, не делая движения ртом, как будто потянет
в себя воду: крючок с насадкой
исчезает, а окунь продолжает плыть как ни
в чем не бывало, увлекая за собой и
лесу, и наплавок, и даже удилище.
Другой случай был со мной недавно, а именно
в половине сентября 1845 года: пришел я удить окуней, часу
в восьмом утра, на свою мельницу; около плотины росла длинная трава; я закинул удочку через нее
в глубокий материк, насадив на крючок земляного червя; только что я положил удилище на траву и стал развивать другую удочку, как наплавок
исчез, и я едва успел схватить удилище; вынимаю — поводок перегрызен; я знал, что это щука, и сейчас закинул другую удочку; через несколько минут повторилась та же история, но я успел подсечь и начал уже водить какую-то большую рыбу, как вдруг
леса со свистом взвилась кверху: поводок опять оказался перегрызен; явно, что и это была щука и уже большая, ибо я почти ее видел.
На 303-й версте общество вышло из вагонов и длинной пестрой вереницей потянулось мимо сторожевой будки, по узкой дорожке, спускающейся
в Бешеную балку… Еще издали на разгоряченные лица пахнуло свежестью и запахом осеннего
леса… Дорожка, становясь все круче,
исчезала в густых кустах орешника и дикой жимолости, которые сплелись над ней сплошным темным сводом. Под ногами уже шелестели желтые, сухие, скоробившиеся листья. Вдали сквозь пустую сеть чащи алела вечерняя заря.
Прошло еще несколько минут.
В маленькие окна то и дело заглядывали синеватые огни молнии, высокие деревья вспыхивали за окном призрачными очертаниями и опять
исчезали во тьме среди сердитого ворчания бури. Но вот резкий свет на мгновение затмил бледные вспышки каганца, и по
лесу раскатился отрывистый недалекий удар.
Пошевелился Дружок. Я оглянулся. Он поднял голову, насторожил ухо, глядит
в туннель орешника, с лаем
исчезает в кустах и ныряет сквозь загородку
в стремнину оврага. Я спешу за ним, иду по густой траве, спотыкаюсь
в ямку (
в прошлом году осенью свиньи разрыли полянки
в лесу) и чувствую жестокую боль
в ступне правой ноги.
Зашуршал по листьям редкий теплый дождь, и вместе с ним
исчезла всякая надежда найти лесную сторожку:
в молчаливом
лесу они шли одни, и было
в этом что-то похожее на дорогу и движение, а теперь
в шорохе листвы двинулся весь
лес, наполнился звуком шагов, суетою.
И вдруг, припав к луке своей,
Близ берегов они мелькают,
Стремят — и снова поскакав,
С утеса падают стремглав
И… //… шумно
в брызгах
исчезают —
Потом плывут, и достигают
Уже противных берегов,
Они уж там, и
в тьме
лесовСебя от казаков скрывают…
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее
в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом все
исчезает бесследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы перелетают с обнаженных ветвей на ветви, а вдали
лес щетиной ломаной и черной тянется к небу, и за ним горит, охватив четверть неба, первый весенний закат.
Было часов десять утра; легкая рябь чешуей вспыхивала на блестящей поверхности пруда и быстро
исчезала, и
в воде снова целиком отражалось высокое, бледно-голубое небо с разбросанными по нему грядами перистых облачков;
в глубине пруда виднелась зеленая стена
леса, несколько пашен и небольшой пароход, который с величайшим трудом тащил на буксире три барки, нагруженные дровами.
Наступал вечер. Поля, лощина, луг, обращенные росою и туманом
в бесконечные озера, мало-помалу
исчезали во мгле ночи; звезды острым своим блеском отражались
в почерневшей реке, сосновый
лес умолкал, наступала мертвая тишина, и Акуля снова направлялась к околице, следя с какою-то неребяческою грустью за стаями галок, несшихся на ночлег
в теплые родные гнезда.
Минуты, часы безмолвною чередой пробегали над моею головой, и я спохватился, как незаметно подкрался тот роковой час, когда тоска так властно овладевает сердцем, когда «чужая сторона» враждебно веет на него всем своим мраком и холодом, когда перед встревоженным воображением грозно встают неизмеримою, неодолимою далью все эти горы,
леса, бесконечные степи, которые залегли между тобой и всем дорогим, далеким, потерянным, что так неотступно манит к себе и что
в этот час как будто совсем
исчезает из виду, рея
в сумрачной дали слабым угасающим огоньком умирающей надежды…
Но, чу!.. Легкий шорох…
В тайге мелькнула красноватая шерсть, на этот раз
в освещенном месте, так близко!.. Макар ясно видел острые уши лисицы; ее пушистый хвост вилял из стороны
в сторону, как будто заманивая Макара
в чащу. Она
исчезла между стволами,
в направлении Макаровых ловушек, и вскоре по
лесу пронесся глухой, но сильный удар. Он прозвучал сначала отрывисто, глухо, потом как будто отдался под навесом тайги и тихо замер
в далеком овраге.
В двадцати шагах от
леса через дорогу лежал небольшой узкий мостик со столбиками по углам, который всегда во время вечерних прогулок служил Кузнецовым и их гостям маленькой станцией. Отсюда желающие могли дразнить лесное эхо и видно было, как дорога
исчезала в черной просеке.
Человек
в своей жизни то же, чтò дождевая туча, выливающаяся на луга, поля,
леса, сады, пруды, реки. Туча вылилась, освежила и дала жизнь миллионам травинок, колосьев, кустов, деревьев и теперь стала светлой, прозрачной и скоро совсем
исчезнет. Так же и телесная жизнь доброго человека: многим и многим помог он, облегчил жизнь, направил на путь, утешил и теперь изошел весь и, умирая, уходит туда, где живет одно вечное, невидимое, духовное.
А темнота
в лесу сгущается все больше и больше… Розоватые у опушки стволы сосен
исчезли: появились угрюмые, точно затянутые траурной пеленой хвойные деревья… Они, как мохнатые чудища, сторожат тропинки. Стуча зубами со страху, с холодным потом, выступившим на лбу, Любочка нагнулась еще раз, чтобы сорвать последнюю травинку, выпрямилась и закаменела на месте. Какая-то белая фигура прямо двигалась на нее.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно
исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся солнце ярко светило и бросало веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея.
В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались
в сухих листьях
леса, и на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Косарь шел, хромая, и тяжело опирался на палку. Солнце било
в лицо, во рту пересохло, на зубах скрипела пыль;
в груди злобно запеклось что-то тяжелое и горячее. Шел час, другой, третий… Дороге не было конца,
в стороны тянулась та же серая, безлюдная степь. А на горизонте слабо зеленели густые
леса, блестела вода; дунет ветер — призрачные
леса колеблются и тают
в воздухе, вода
исчезает.
Вдруг по
лесу, что позади их остался, раздается свист неистовый. Обернулся Яков Потапович — и
в тот же миг и обитель, и княжна — все
исчезло; остался он один среди светлой поляны, а на ней кругом, насколько видит глаз, ничего, кроме травы зеленой да цветов лазоревых.
Полки делали самые малые переходы. Они не дошли еще до Клина, а охотники были уже под Тверью. Сотни этих удальцов, под воеводством Хабара, наводили страх на нее; то являлись
в посадах с гиканьем и криком, с вестью о разорении и гибели, то
исчезали в тверских
лесах, унося с собою и следы свои.
Вольдемар от него по тропе
в лес — он повернул за ним, но вдруг на новом повороте
исчез.
Хвала, наш Вихорь-атаман;
Вождь невредимых, Платов!
Твой очарованный аркан
Гроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,
По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом
в тыл врагам,
Бедой им
в уши свищешь;
Они лишь к
лесу — ожил
лес,
Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту — мост
исчез;
Лишь к селам — пышут селы.